Я видел там много ужасного.
Мне бросился в глаза человек с измождённой физиономией. Руки в карманах халата. Шатается по палате из стороны в сторону и отдаёт кому-то распоряжения.
Он подошел ко мне и тихо, почти по секрету,спросил:
— Вам под муку? Сколько вагонов?
Я ничего не понял.
За меня ответил доктор.
Нам, видишь ли, один вагончик для мануфактуры. Нельзя как-нибудь?
— Один вагон? Нельзя. По мелочам не отпускаем. Хотите десять?
— Что ж, давайте. Такса прежняя?
— Немножко повышена. Больше риску. А ответственность какая! Вы ведь это не чувствуете. Грузите завтра с утра. Вечером отправим.
Мы отошли.
— "Переутомившийся" железнодорожный агент, — сказал доктор.
В углу за печкой сидит другой человек.
Горящие глаза. Взъерошенные волосы.
Пишет... Целый день пишет.
Мы подошли к нему.
Он доверчиво посмотрел на доктора и подозрительно на меня.
— Не беспокойтесь, - сказал ему доктор, указывая на меня,- это наш новый сотрудник.
Человек с горящими глазами улыбнулся мне и, приблизившись к самому уху, сказал:
— Послушайте, вон там на стене сидит большая синяя муха. По ночам она сильно жужжит... Ради бога, не говорите ей, что я здесь. Она страшно кусается и всегда в верхнюю губу. Губа распухнет, и трудно говорить. А теперь ведь не говорить, а кричать надо о том, что творится кругом у нас. Я молчу и записываю свои мысли. Весной откроют окна. Она улетит. Мы поговорим.
Как выяснилось, этот человек с горящими глазами — редактор провинциальной газеты,заболевший манией преследования.
В следующей палате уткнулся носом в стену молодой красивый мужчина.
Левую руку приложил к уху, правой крутит в воздухе и повторяет одно слово.
Только одно слово...
— Центральная? Центральная? Центральная?
Пройдётся по комнате и опять к тому же месту.
— Центральная? Центральная?
История его незамысловата.
Ему нужно было по одному важному делу переговорить с кем-то по телефону.
Он — коренной пермяк, и все это случилось здесь, в Перми, вот на этих днях.
Сознавая рискованность затеянного предприятия, он пригласил на дом нотариуса и двух свидетелей.
Для составления духовного завещания.
На всякий случай...
Когда обряд был закончен и все разошлись, он заперся в кабинете и стал звонить.
Горничная, которой все предшествующее показалось подозрительным, подглядывала за ним в замочную скважину и слушала.
Началось все это в час дня.
Через час, или около того, ответили с центральной станции:
— Занято.
В три часа вновь ответили:
— Занято, вам говорят.
Наконец, часов около четырех стали соединять.
Дали сначала контрольную палату, потом казенную палату, потом электротеатр "Луч" в Мотовилихе, после вокзал "Пермь вторая".
Горничная проголодалась и сбегала на кухню пообедать.
В шесть часов вечера барин все еще звонил и говорил какие-то непонятные слова.
В восемь часов он вдребезги разбил телефонный аппарат и сжег телефонную книжку.
В половине десятого пришел его знакомый, как раз тот, с которым ему нужно было говорить по важному делу.
Постучал в дверь кабинета.
Молчание...
Наклонился к замочной скважине.
— Миша, ты дома?
Миша всполошился и подлетел к замочной скважине с другой стороны.
— Господи, наконец-то нас соединили. Звоню, звоню к тебе целый день и никак не дозвонюсь. То занято, то какое-то повреждение. Ко мне сейчас заходи, говорю. Ты слышишь меня? Что? Центральная? Центральная?
Тут дело выяснилось.
В одиннадцать часов, сказал доктор, его привезли к нам...
Сирин. 25 марта 191б
("Прогулки по старой Перми: Страницы городского фельетона конца XIX - начала XX в.")
Journal information